— Дедукция, бабукция… нет поступка, который не оставил бы следа. Просто доверять нужно не только глазам.

— Да уж, жаль, Вассария, что ты не родилась мужчиной, хороший бы дознаватель из тебя вышел…, — нарочито — печально посетовал мужчина.

— А мне?то как жаль…

— И все же, откуда такая уверенность? Глядя на след, единственное, что я могу сказать уверенно, так это то, что проезжали здесь не столь давно: след не запорошило. Про то, были груженые или нет, тоже понять можно по глубине колеи, а вот в остальном…

Вместо ответа лицедейка, в отместку блондину молча тронула поводья, понукая коня. Не ему же одному играть роль Измира, взятого, но непокоренного? Спустя пару клинов, когда мужчина уже и не надеялся получить ответа, девушка снизошла до объяснения:

— В какую сторону ехали, можно догадаться по тому, с какой стороны следов сапог больше. Недалеко от того места, где мы вышли, телега увязала, ее толкали. Если бы обоз шел из Армикополя, следы сапог были бы перед тем местом, где колеса увязли, а лошадиные — позади. А поскольку наоборот, то можно сделать вывод, что толкали в направлении города, а не от него. С кибитками же проще — увидев, что перед ними кто?то днищем уже причесал тракт, возница взял ближе к обочине. А объезжают обычно по правую руку.

Про разницу в свечу Васса просвещать мужчину уже не стала. После того, как девушка убедилась, что сказанное ею пришло в согласие с мировоззрением мужчины, она ехидно добавила:

— Но о том, куда двигался обоз, можно было узнать и намного проще.

Илас с интересом уставился на спутницу:

— По отпечаткам подков. Дуга всегда указывает на направление движения.

— Ну ты и…

— Язва? Так это у нас семейное, дорогой братик.

Илас гордо проигнорировал эту реплику. То ли счел выше своего уязвленного достоинства отвечать, то ли просто не придумал колкой реплики.

Пришпорив коней, беглецы двинулись за обозами. Они уже не услышали остервенелого шуршания кустов. Выскочивший на дорогу Леш, собравший на себя целый ворох колючек гравилата, в отчаянии закусил губу и упрямо припустил следом.

Глава 8

Долли решает все

Специальный маркер — статуэтка, используемый для обозначения выигрышного номера на рулетке, принято называть долли. Особое умение — подставить фишку, после того, как долли уже выставлена на поле, и выигрышный номер выпал.

Из заметок старика Хайроллера

По летней поре это время дня было благодатным: солнце не в зените, а вечерняя мошкара еще затаилась. Сейчас же, хоть клин был и тот же, но сумерки уже медленно и верно вступали в свои права, приглушая краски, превращая обыденное в загадочное.

Обозники готовились к ночевке, выстроив телеги кругом и разжигая костры. Негоже в сумерках добираться до города. Еще увязнешь в темноте по такой паскудной дороге: сверху замерзшая грязь, лишь припорошенная снегом. Лошадь по такой пройдет не споткнувшись. А вот груженая телега нет — нет, да и вспорет колесами мерзлую корку, под которой еще осталась склизкая глина, размытая дождями. Потому и не торопился Хрик, бывалый караванщик, не раз водивший обозы и по стуже, и по зною, и в распутицу. Сидел у костра, посасывал чубук и виртуозно выдыхал кольцами дым. От целого дня, проведенного в седле, у него ломило поясницу, да и затекшие ноги давали о себе знать. Надо бы было встать, пройтись. Но мужчине, разменявшему пятый десяток весен, было лень вставать с теплого насиженного места, и он позволил себе еще чуть посидеть, глядя на языки пламени, что в исступлении обнимали сухие поленья.

В том месте, где они остановились, ночевали многие караванщики. Облюбованное для стоянок, оно было по — своему ухоженным: огороженные камнями места для кострищ, сухая береста и лучины для розжига в небольшой поленнице. То, что нужно, чтобы побыстрее согреться. А истратил запас, будь добр подготовь новый — для других путников. Таков закон дорог и не след честным обозникам его нарушать.

Впрочем, на стоянке расположился не только обоз Хрика. Цыгане, вечные бродяги, примостились тут же. Из двух небольших кибиток, как только они стали, вывалилась пестрая, шумная толпа. Обозник недовольно поморщился, глянув в сторону соседских костров. Молодые цыганки были хороши собой: смуглявые, верткие, со звенящими монистами. Но любоваться этакими кралями лучше издалека. Хрик знал на собственном опыте: эти подойдут, зубы заговорят, а под шумок утянут с телег что поценнее. И не важно, что это что?то чуть ли не гвоздями к днищу приколочено. Умыкнут. Про то же, что в цыганских юбках мало гуся, борова годовалого иногда утаскивали, историй ходило немерено.

Вот и бдел Хрик за добром, да и за молодыми обозниками заодно, нет — нет, да и косящими в сторону гитарных перезвонов.

— Достопочтенный герр [9] Хривроник! К Вам с разговором путники.

Парнишка в добротной меховой безрукавке коротко поклонился и, дождавшись одобрительного кивка караванщика, споро шагнул из освещенного костром круга, впрочем, не оставив хозяина наедине с незнакомцами — мало ли что — а остался приглядеть, для пущей важности положив руку на оголовье заправленного за пояс топора.

На смену отроку пришел высокий худощавый блондин. Одет мужчина был откровенно — бедняцки, но высокомерия во взгляде хватило бы и на дюжину казнокрадов. Затянувшаяся пауза грозила и вовсе перейти в неприлично — немую сцену: караванщик, как человек, которого собирались просить (а с чем еще мог пожаловать знатный оборванец?), не собирался облегчать задачи пришлому, и начинать разговор первым. Илас же, как не привыкший гнуть спину в поклонах и одалживаться, подбирал слова, не идущие в разрез с его гордостью.

— Не откажите, досточтимый герр Хривроник, выслушать просьбу двух путников — наконец?таки промолвил блондин.

— И в чем же эта самая просьба будет? — хитро прищурился Хрик. В клубах дыма его лицо, и без того обманчиво — добродушное, и вовсе расплывалось, вызывая у Вассы ассоциации с блинами, что пекли накануне сжигания чучела Ульраны — зимы.

— Разреши нам присоединится к твоему каравану, — сказал, как в Илреть нырнул, Илас.

Обозник причмокнул, выпуская очередной клуб едкого дыма, покрутил трубку в руках и задумчиво произнес:

— Нет.

О причинах отказа Илас спрашивать не стал — не было привычки у него просить, а уж выпрашивать милости и подавно. Да и Васса понимала: не такой перед ними был человек, чтобы менять свое решение.

Выйдя за обозный круг, двое переглянулись. В голове каждого из них был вопрос: 'Стоит ли пытать счастья у цыган?' И если Вассария склонялась к тому, что стоит, то Илас — пробовать незачем. Однако, озвучить свою позицию мужчина не успел. Девушка поддернула юбки и решительно направилась туда, где так красиво плакала о потерянном гитара.

— Эйрла, ромалы! — голос звонкий, озорной, будто и не провела целый день в седле, а только что выпила хмельного вина и готова станцевать. — Заботливой ночи и легких дорог!

Мысленно Васса себя похвалила. Так и надо. Дед как?то рассказывал о цыганах, вернее, об одном из кочевого братства, который и научил его многим шулерским приемам. О той босяцкой поре старик Хайроллер вспоминал редко. И сейчас эти?то воспоминания девушка старательно воскрешала в памяти. Что и как стоит сказать, как посмотреть, чего дождаться.

— Ай — ней, ты глянь, Земар, какую красавицу к нам занесло, — смуглая женщина сверкала монистами и тремя парами серег в ушах. Про такую язык не повернется сказать 'толстая', точнее всего будет — 'хозяйка'. Хозяйка себе, своей дороге и своей жизни. Хитрая? Скорее мудрая, она за одно мгновение оценила пришедших.

Если про мужчину, что стоял чуть поодаль, ей было все ясно, то девушка оказалась клубком, в котором перемешалась пряжа разных цветов. И не разобрать, какая же из нитей основная, а какие накручены заботливой хозяйкой — судьбой поверх основного мотка.

Земар, степенный мужчина с курчавой бородой, в которой основательно поселилась седина, перебирал струны, искоса поглядывая на пришлых. Эка невидаль, чужаки? А вот то, что девка говорит, как своя, таборная, насторожило. Жила среди цыган? Иль ушла следом за кем в табор? То, что не рожденная в кибитке — это видно.